Вечер памяти В. Агафонова 8 декабря 1984 года
Вечер памяти В. Агафонова в Доме ученых
8 декабря 1984 года
Пурцеладзе А. А.: Русский романс состоит из трех составляющих. Если одной из них нет – нет романса. Это текст, музыка и исполнитель. Очень многие пробуют быть исполнителями, и очень мало, кому это по-настоящему удается. Исполнительство – самое удивительное явление, ради которого мы пришли сегодня сюда.
Валерий Агафонов – это явление. Мне не хочется говорить, что при жизни его недостаточно ценили, потому что и ценили, и любили, и знали. Он знал, что его любят, и знал себе цену, как исполнителю. Знал, что это очень серьезно, что это большое явление. Он понимал это. Но что будет так, как он этого заслуживает, такая широкая известность, такая любовь к русскому романсу в его исполнении, он только-только начинал ощущать. А ему это было так нужно! Не может художник писать в стол, петь магнитофону. Он обязательно должен знать, что признан и любим.
Валерий Агафонов – явление во многом удивительное. Меня всегда потрясал его от природы поставленный голос. Он не учился петь. Ему никто не ставил дыхание. Но все, кто его знал, помнят, что у Валеры были проблемы с дыханием, – сердце-то давно было больным. Или вдруг его начинал душить астматический кашель. Но ни разу он не закашлял в середине романса, в который уже вжился.
Один раз я ему рассказала, что великий артист Илларион Певцов был страшным заикой в жизни, но никогда не заикался в ролях. Когда его спросили почему, он сказал: «Я так перевоплощался в другого человека, что переставал заикаться». Когда однажды промелькнула мысль, что персонаж, которого он играл, иногда заикался от волнения, Певцов больше не смог сказать ни одного слова, стал заикаться. И вдруг Валера засмеялся и сказал: «А тот человек, который поет романс, он ведь никогда не кашляет, правда?»
Он действительно перевоплощался. Ведь каждый его романс – это новелла. Может быть, здесь принимало участие еще одно его дарование – он был драматическим артистом. Он был вообще очень артистичен.
Он удивительно чувствовал автора, и очень по-разному к этим авторам относился. Когда он пел Блока или Пушкина – было одно отношение. Он их любил, знал и прекрасно читал их стихи. Когда он пел романсы очень известные, даже можно сказать, затасканные, запетые, тогда у него было совершенно другое отношение к тексту. Он всегда снимал налет «запетости». Романс звучал как будто заново, совершенно свежо. Он удивительно пел «Пару гнедых», например. «Нищую», которую мы сейчас слушали, «Разуверение» Глинки и Баратынского. Он удивительно пел иногда совсем обычные тексты, в которых нет высокой поэзии, а он эту поэзию создавал своим исполнением.
Очень больно думать, что не все романсы остались. Вся последняя работа, в которой я по мере сил старалась ему помогать, видимо, осталась не записанной. Он попытался сделать необыкновенно трудную вещь, и это ему удалось. Классический романс он сделал романсом для голоса и гитары. Не успели все записать, но что-то все-таки сделали. Низкий поклон Мише Крыжановскому, если бы не он, мы бы сейчас с вами не услышали столько романсов. Большая благодарность тем, кто успел сделать записи на радио. Хорошо, что есть то, что есть.
Знаете, может быть, какие-то тексты Валера пел не совсем точно. У него была такая особенность. Вот как он в первый раз впитал в себя романс, так он потом его и исполнял. Как-то странно слышать разговоры, что где-то у Пушкина другое слово или что у Блока в дневнике не так записан текст. Валера по-другому уже не споет. И лично мне эти его ошибки в словах дороги. Потому что ему так было легче петь. Пусть так и будет.
Часто спрашивают о биографии Агафонова. Какая биография? Биография житейская. Ему было уже за 40, и он так немного успел. Ему было только за 40, и он столько успел. Как посмотреть.
Он не получил никакого высшего образования. Он самородок в самом настоящем, точном, русском значении этого слова. Вот родился с таким от природы поставленным голосом. Сам научился играть на гитаре и так ею овладел. Он не учился на филологическом факультете, но так удивительно чувствовал стихи. Не учился музыке, но так понимал звук. И так понимал соединение звука и слова.
В нем было очень много стихийного. Иногда были какие-то стихийные поступки. Но ни в коем случае не надо думать, что этот самородок был просто предоставлен себе, и ему все так запросто легко давалось. Он очень много работал.
Кем он только не был в своей жизни! Каких только профессий не испробовал! И всегда пел. Вот он был вольнослушателем на курсе профессора Меркурьева в Театральном институте – и пел. Работал рабочим сцены, монтировщиком в учебном театре – и пел. Был актером драматического театра в Вильнюсе – и пел.
Он жил в Прибалтике и на Дальнем Востоке, но всегда оставался удивительно ленинградским. На улицах стало пусто, когда исчезла эта фигура, с приподнятым воротником, с гитарой в руках. Он был здешний.
В последние годы он смог заниматься романсом как специальностью. И он занимался этим очень много и очень щедро себя в этом тратил. Зряшные разговоры: если б он меньше пел, если б он меньше играл на гитаре, если б он больше себя берег… Да это был бы тогда не Валера, а кто-то совсем другой!
Он был удивительно щедрым человеком. Отдавал все, что у него было. А был у него дар. Кроме дара, кроме этой души у него ничего не было.
Сейчас вы слушали три романса на его музыку – два на слова Гумилева и один на слова Есенина. Он был очень одарен, и, наверное, таких романсов было бы больше, если бы ему больше было отпущено судьбой.
Наше счастье, что мы это слышали, когда он был с нами. Наше счастье, что мы, благодаря его друзьям и близким, имеем возможность слышать это, когда он ушел.
Давайте будем слушать дальше.
А.А.Пурцеладзе на Вечера памяти В.Б. Агафонова.